нас в сараях тонна или больше ферментированного чая. Подумайте об этом. Завтра ее уже не будет, но я гарантирую, что заплачу вам тысячу юаней за килограмм.

Это вдвое меньше, чем Цытэ платила людям раньше, но все равно чуть более ста тридцати тысяч по сегодняшнему курсу. Это примерно три тысячи двести пятьдесят долларов для каждой из сорока семей деревни, и это еще не весь урожай. Я помню, как моей семье посчастливилось зарабатывать двести юаней в месяц, триста долларов в год, и мы были благодарны за это.

– Если все хотят делать ферментированный чай, – говорю я, – то давайте делать это правильно. Я буду хорошо вам платить – наверное, не тысячу юаней для начала, но мы сможем дойти до этой цены, а то и выше. Давайте больше не будем пытаться выдавать наш чай за то, чем он не является…

– Я обещала взять в субаренду землю у каждой семьи, – перебивает Цытэ. – Допустим, то, что она рассказала вам о цене пуэра, правда, тогда ваши чайные деревья и земля под ними не имеют никакой ценности. Я хочу помочь вам. Не позволяйте постороннему человеку, попавшему под влияние злых духов, обмануть вас!

– Вы понимаете, что она делает? – спрашиваю я. – Она пытается украсть вашу землю!

– Я не краду! Я сдаю землю в субаренду. Я добровольно беру на себя ответственность за каждый договор аренды до следующего продления политики «Тридцать лет без перемен».

– Ты пытаешься стать землевладелицей! – Это худшее обвинение, которое я могла бы выдвинуть.

Я ищу глазами Цзиня. Он едва заметно кивает мне. Скажи это. Давай. Ты сильная.

– Твоя семья всегда жила лучше других, но теперь ты готова взять в аренду все участки? На самом дне рынка? Ставя на то, что цена на чай вернется?

Она презрительно смеется.

– Ничего ты не знаешь. Я решила выкорчевать чайные деревья раз и навсегда. Я собираюсь помочь местным жителям перейти на выращивание каучука и кофе!

– Но мы находимся на слишком большой высоте, чтобы выращивать каучук! Он уничтожает все вокруг. А что касается кофе…

– «Старбакс» и «Нестле» уже обратились ко мне, – самодовольно говорит она. – Все здесь будут делать деньги, потому что мировой спрос на кофе…

– Ты лишишь людей единственного, что у них есть, – земли с нашими особенными деревьями?

– Зато у вас будут деньги! – Цытэ снова обращается к жителям деревни. – Я могу заплатить больше, чем вы когда-либо заработаете на чае!

– У вас будут деньги пару лет, а что потом? – обращаюсь я к толпе. – Неужели вашим сыновьям и дочерям придется уехать, как мне? Вы можете посмотреть на меня сейчас и сказать: «О, она чужая». Или: «Ей легко живется». Но я знаю, что ждет акха, у которых нет ни образования, ни возможностей.

Как мне объяснить им?!

– У нас есть нечто поважнее, чем деньги, – говорю я, – и для наших чайных деревьев есть нечто большее, чем прибыль. Мы перечисляем наших предков, но наша родословная и в наших деревьях тоже. Мы можем начать все сначала, но мы должны делать это правильно, бережно храня то, что для нас наиболее ценно. У каждого дерева есть душа. У каждого рисового зернышка. У каждого…

Цытэ открывает рот, чтобы возразить, но не успевает.

А-ба призывает:

– Послушайте мою дочь. Она единственная из нашей деревни отучилась не только в младшей школе. Она уехала, как и предсказывал учитель Чжан. Нам нужен кто-то, кто будет представлять нас и заботиться о нас.

Я ошеломлена тем, что он говорит от моего имени, но у меня хватает ума добавить:

– Но только если мы станем вести себя как подобает акха…

– Оглянитесь вокруг, – продолжает А-ба. – Весь клан моей дочери здесь, но где клан Цытэ? Где ее муж и дочери? Кто такой акха без семьи?

Мужчина, который ранее защищал Цытэ, выходит вперед.

– Она арендовала мою землю три года назад. Это ближайший участок к Бамбуковому Лесу, откуда родом ее муж. Она построила себе дом!

Это и есть тот монстр, которого мы с Цзинем видели по дороге. Какие бы улучшения ни произошли в нашей деревне, все меркнет перед лицом богатства, о котором буквально кричит новый дом Цытэ. Я чувствую себя полной дурой. Будь на ее месте кто-то другой, я бы раньше принялась задавать вопросы, но наша дружба все затмила. Цытэ была права, когда говорила, что я ее недооценивала.

Зато местные женщины выясняют, что там с членами семьи Цытэ.

– Ее брат с семьей сейчас в Диснейленде в Гонконге!

– Ее муж и их дочери сейчас в Мьянме, покупают рубины!

– Ах ты, песья дочь! – кричит кто-то.

Звучат и более грубые эпитеты, но это не значит, что ситуация полностью переломилась в мою пользу. Многие люди здесь зарабатывают на жизнь благодаря Цытэ. Если они отвернутся от нее, что тогда будет с ними? Напряжение ощутимо. Я боюсь, что может начаться драка.

Рума стучит посохом. Толпа затихает, пока он советуется с нима. После долгих перешептываний и жестов рума объявляет:

– Мы проведем церемонию в моем доме!

Мрачная процессия направляется к дому румы, где он и нима надевают церемониальные плащи. Люди ждут снаружи. Старейшины садятся, образуя кольцо вокруг нас. Потом нима приглашает меня и Цытэ встать перед ним на колени. Проводит сажей по моему лбу от корней волос до кончика носа. Затем проделывает то же самое с Цытэ.

– Нужно изучить этих двоих, с отметинами, – уведомляет он нашего верховного бога. Затем завязывает веревки вокруг наших запястий. – Да соединятся они для путешествия в мир нечисти. – В заключение нима выливает немного спирта на пол, и тот просачивается сквозь бамбук на землю. – Я призываю вас, предки, помочь нам в поисках истины. Какой дух, если он есть, грызет души этих женщин и душит нашу деревню?

Его глаза закатываются, мы видим только белки. Его руки и ноги дрожат, отчего монеты и кости на плаще звенят и брякают. Из его рта вырываются странные звуки. Церемония продолжается три часа, в течение которых дождь наконец стихает. И стоны нима становятся пронзительнее.

Когда он выходит из транса, нас с Цытэ отправляют за двери: нима, рума и старейшины держат совет. Все жители деревни терпеливо мокнут под моросящим дождем. Разделение очевидно: группа, получившая наибольшую выгоду от действий Цытэ, и группа, сохранившая свою землю и старые порядки. Я отсутствовала более десяти лет, а она влияла на судьбы людей акха. Я обещаю что-то неосязаемое в будущем, а она уже изменила многие жизни. Я прошу пойти мне навстречу, а она дает гарантии.

К нам присоединяются рума, нима и старейшины. По традиции именно рума